|
Первым парижским подвальчиком был "Лорианте", только находился он не в Сен-Жермен, а в Латинском
квартале. Официальное открытие состоялось 25 июня 1946. Владелец подвала пригласил туда Виана и Клода Лютера, и в течение нескольких
месяцев они почти каждый вечер играли в "Лорианте", один на трубе, другой на кларнете. Потом Борис ушел, а Лютер остался и превратил
прежний винный погреб в храм новоорлеанского джаза. Теперь уже музыканты Клода Абади, которых когда-то он зачарованно слушал,
приходили послушать знаменитого кларнетиста. Вдохновившись успехом "Лорианте" и поддавшись уговорам своих именитых клиентов, среди которых были Сартр, Камю и Кено, хозяин "Зеленого Бара" Бернар Люка тоже решил устроить танцевально-музыкальный клуб и присмотрел для этого подвальчик на улице Дофин, в доме номер 33. На первом этаже, над подвалом, была обыкновенная пивная. "Табу" открылся 11 апреля 1947 года при содействии неистощимого на выдумки Фредерика Шовело, а в июне того же года в качестве постоянного оркестра туда были приглашены братья Виан, Клод Абади и талантливый контрабасист Ги Монтассю. Из женщин в Сен-Жермен-де-Пре и в "Табу" в частности царили трое: юная, еще не запевшая Жюльетт Греко, ее "ангел-хранитель" Анн-Мари Казалис и Колетт Лакруа. Жюльетт Греко появилась в Сен-Жермен, когда ей быдо шестнадцать; одаренная безошибочным нюхом на стиль Казалис "открыла" ее и привела к экзистенциалистам. Жюльетт пришлась ко двору. Дома и родных в Париже у нее не было, ночевала она в гостинице и мечтала стать актрисой. Своим печальным видом, замкнутостью и бледностью она во многом способствовала утверждению "экзистенциалистской" моды. Это была одна из первых женщин, надевших брюки - не ради эпатажа, а потому что больше нечего было надеть. В "клане" Сартра она получила прозвище Жюжюб, но сам Сартр и Виан называли ее более уютным именем: Тутун. Она стала "безмолвной музой Сен-Жермен-де-Пре". Журналистка Анн-Мари Казалис попала к "экзистенциалистам" случайно - еженедельник "Франс Диманш" поручил ей сфотографировать мать Жана-Поля Сартра. Казалис писала стихи и даже однажды получила литературную премию имени Поля Валери; но читать вслух то, что писала, она не решалась. Есть у Анн-Мари Казалис еще одна заслуга: это она решила сделать из Греко знаменитость и превратила ее в певицу. Колетт Лакруа была пламенной защитницей джаза и разбиралась в его тонкостях не хуже Виана и Лютера; именно ей принадлежала пальма превенства в открытии таланта Клода Абади - она угадала в нем будущего кумира меломанов еще в Лионе, где он учился в эвакуированной из Парижа "Эколь политекник". Среди многих ярких личностей в "Табу" выделялся невысокий чернокожий юноша, Хот д'Де, из-за имени и роста шутливо называемый "Наперстком". Это был лучший в клубе танцор, студент Школы изящных искусств. Ныне он - суровый и неприступный хранитель Фонда Бориса Виана. Через три месяца после открытия "Табу" желающих попасть туда оказалось так много, что у лестницы каждый вечер собиралась толпа. Пускали в клуб только по членским билетам, а знаменитостей, своих и иноземных, приводили те, кто имел доступ (в клуб и к знаменитостям). В "Табу" появлялись Альбер Камю, Поль Элюар, Жак Превер, там видели Франсуа Мориака. Однажды для встречи с Вианом туда привели Мориса Шевалье: известный актер и певец отправлялся в Америку и желал получить у Бориса консультацию. В 1948 организаторы "Табу" шутки ради и вместе с тем всерьез учредили литературную премию этого клуба, которая в феврале была торжественно вручена Рэймону Кено за роман, "написанный" ирландкой по имени Салли Мара и озаглавленный "К женщинам обычно чересчур добры". В состав жюри, разумеется, входили Борис и Мишель (кстати, она была одной из самых фотографируемых женщин Сен-Жермен-де-Пре). Следующую премию получит журналист Жак Робер за роман "Мари Октябрь". Уникальная атмосфера "Табу" продержалась недолго; что-то изменилось, появилось много чужих. Организаторы подвала решили открыть новый, в двух шагах от первого, - "Клуб Сен-Жермен". Торжественное открытие состоялось в июне 1948 и вызвало небывалое столпотворение в узких улочках квартала. Многие легендарные личности добивались почетного права проникнуть в это заведение. "Клуб Сен-Жермен" по духу отличался от "Табу": он был менее демократичен, вход был платный, блюда, напитки и увеселения стоили дорого; за столиками собирались состоятельные люди и литературно-артистическая элита. Кроме того, по инициативе литераторов в нем открылся бар-библиотека, что отличало его от других подвалов. Между "Табу" и "Клубом Сен-Жермен" возникло соперничество. В "Табу" теперь верховодил Ален Виан, который ни в чем не хотел уступать брату. В 1947-48 годах Париж охотно посещали американские джазисты, такие, как Рекс Стюарт, Чарли Паркер, Коулмен Хокинс, Эррол Гарнер, Майлс Дэвис и другие. Встречал и сопровождал их Борис Виан. Мишель была его неизменной спутницей и переводчицей всех серьезных бесед с американскими друзьями. Наслушавшись рассказов про француского писателя-джазиста, сочиняющего "американские" романы о неграх, в Париж приехал Дюк Эллингтон, кумир Бориса и Мишель. На вокзале Эллингтона встречала ликующая толпа почитателей с джаз-бэндом. Мишель даже привезла с собой трехмесячную дочку (Кароль Виан родилась 16 апреля 1948) и дала ее подержать Дюку, предложив быть крестным отцом девочки. (Стал ли Эллингтон религиозным крестным Кароль, неизвестно, т.к. во Франции обычай иметь для каждого ребенка крестных родителей вовсе не предполагает обязательного крещения детей.) К концу сороковых джаз в Париже перестал быть достоянием подвалов и вышел на поверхность, в концертные залы. В 1948 состоялся Первый джаз-фестиваль в Ницце; в мае того же года - торжественная Неделя джаза в Париже. Борис принимал непосредственное участие в ее организации. Погребков стало так много, что они постепенно утратили былое очарование; богемная жизнь перетекала в Латинский квартал. Борис все реже играл в оркестре и появлялся в клубах большей частью как посетитель или почетный член. Врач предупредил, что каждый выдох в трубу сокращает ему жизнь, но совсем бросить джаз Борис не мог. Он часто покидал друзей в разгар веселья и возвращался домой, чтобы сесть за письменный стол. К началу пятидесятых он и вовсе покинул Сен-Жермен, добровольно сложив корону "принца". Подвальные празднества отошли в прошлое. "Учебник по Сен-Жермен-де-Пре" как бы подвел итог этого бурного периода жизни Виана. Последнее, за что возьмется Борис, уже в 1952, - организация дискотеки в Сен-Жермен-де-Пре, на улице Сены; но роль диск-жокея быстро утомит его. Сорок восьмой год был отмечен для Бориса большой утратой: в январе не стало Майора. И хотя жизнь этого странного, непредсказуемого, неистощимого на выдумки юноши всегда висела на волоске, его смерть в двадцать три года потрясла друзей. Последнее время Борис и Мишель виделись с Майором редко, но все же именно он был свидетелем их романтической любви и первых счастливых лет. Возможно, исчезновение Майора тоже подтолкнуло их к разрыву. Друзья по Сен-Жермен, провожавшие Майора на кладбище, сочли неуместным очень уж убиваться и вели себя сдержанно. Не стал публично проявлять свои чувства и Борис. Но кроме утраты друга его мучило еще одно: за полгода до неудачного прыжка (или падения) Жака Лустало из окна "Самди Суар" опубликовала новеллу Виана "Вечеринка у Леобиля", в которой происходит нечто подобное. Жизнь Виана в 1947-1948, несмотря на судебные преследования Даниэля Паркера, складывается не так уж плохо. Борис знаменит, журналы печатают его портреты: бледное, загадочное, романтически-красивое лицо. Сен-жерменские красотки, узнав о том, что он бросает вызов судьбе, играя джаз, рвутся опекать его. Рядом с Борисом видят красивых актрис, занятых в пьесе "Я приду плюнуть на ваши могилы". Виан везде, он успевает все: пишет книги, статьи, пьесы; организует клубы, вечера и концерты; играет на трубе; у него множество друзей, которые им искренне восхищаются. Кроме того, Борис делает радиопередачи - в своем неожиданном, абсурдном, не подчиняющемся логике жанре. Всего он записал пять передач: первую в 1947, последнюю в 1956 году. Одна из этих передач представляла собой комический репортаж с конгресса по фонетике для глухонемых и заканчивалась песней, написанной Вианом на музыку Поля Браффора. Песню исполнял организованный Вианом хор Сен-Жермен-де-Пре (Жюльетт Греко не попала в тот хор, как отмечают биографы, по причине отсутствия голоса и слуха). А вот отношения с кино у Бориса по-прежнему не складывались. Тем не менее он продолжал писать сценарии и даже снимался в любительских фильмах, главным действующим лицом которых до января сорок восьмого был Майор. Участвовал в фильмах и Рэймон Кено. Один эпизод запечатлел его в роли половика, очень правдоподобно изображенного, о который Борис вытирает ноги. В 1947 Виан, Кено и молодой режиссер Мишель Арно решили вместе писать киносценарии по произведениям Кено и даже учредили для этого фирму "АРКЕВИТ". Но этот проект, как и многие другие, остался неосуществленным. Зато Борис и его друзья часто посещали фильмотеку на проспекте Мессины. Американские фильмы, которые они так стремились увидеть, шли редко; вместо них регулярно крутили советскую, венгерскую и немецкую классику. Вот откуда, вероятно, у Виана знание некоторых русских слов и знакомство с элементами русского быта и культуры. Сравнительное благополучие конца сороковых обернулось для Бориса нежданным кризисом. Отношения с Мишель испортились. Идеальная "писательская жена", живущая интересами мужа, читающая, редактирующая, печатающая, дающая советы, стала, похоже, тяготить его своим участием. Предостережения врачей и преследования за "американский" роман, постоянные финансовые проблемы сделали Бориса нетерпимым и раздражительным. Жили они с Мишель по-прежнему на Фобур-Пуассонньер вместе с пьющим Клодом и почти парализованной мадам Леглиз. Время от времени Борис навещал крохотную квартирку, где ютились его мать, тетка и сестра со своей дочерью. Эти редкие визиты тоже не приносили умиротворения, матушка Пуш все больше раздражала Бориса. Отношения с семьей становились холодными и натянутыми. А Мишель, испытывая знакомую многим женщинам потребность восхищаться мужчиной и не веря в собственные творческие силы, выбирала друзей из числа ярких и талантливых собратьев по "экзистенциалистскому клану". Она гораздо больше, чем Борис, общалась с философом Мерло-Понти и была куда ближе, чем муж, к "Тан Модерн" и Сартру. С конца 1949 с Жаном-Полем Сартром ее уже связывали не только интеллектуальные и дружеские отношения. Считается, что Мишель была его последней возлюбленной, ученицей и соратницей. Они были вместе до самой смерти Сартра в 1980 году. Как и в союзе с Борисом, Мишель читала его тексты, делилась своими впечатлениями, перепечатывала рукописи. В августе 1949 Борис и Мишель уехали на средиземноморское побережье, в Сен-Тропез, где они сняли домик на десять лет. (Год спустя супруги договорятся приезжать туда по очереди, их разрыв будет уже очевидным, хотя еще не окончательным.) В 1948 в Сен-Тропез перебрался весь Сен-Жермен-де-Пре, здесь открывались клубы, устраивались празднества и концерты, вершились литературные и артистические судьбы. Напутствуя Бориса, врач запретил ему купаться, загорать и играть на трубе. Разумеется, Борис не слушался. Перспектива опасной простуды не могла заставить его отказаться от свободы и связанных с нею удовольствий. Но так как нервное напряжение не спадало, а раскол в семье углублялся, бессонные ночные часы Борис посвящал новой книге, в которой писал обо всем, что его мучило: о томительных воспоминаниях детства, о неизбежном растрачивании себя, о разочаровании в любви. Роман был закончен к осени 1949 и назывался сначала "Лопнувшее небо". Галлимар, имевший по договору право на все, что написал Виан, отказался печатать произведение. Официально он сослался на неблагоприятный отзыв о романе со стороны "НРФ". В 1950 роман был опубликован никому не известным издательством "Тутен", и название у него было "Красная трава". Но издательство никак не могло расплатиться с типографией, и книга в магазины почти не поступала. Критика на нее никак не отреагировала. Борис сделал все, чтобы забыть об очередной неудаче, и взялся за новую работу. Богатство его замыслов не укладывается в прозу, фантазии и переживания превращаются в стихи. В сорок восьмом это "Дайджест Барнума" - сборник из десяти "американских" стихотворений, "переведенных" Вианом. В 1949 тот же Скорпион выпустил виановский сборник из одиннадцати новелл под общим названием "Мурашки". Каждую новеллу сборника Виан собирался посвятить какому-нибудь джаз-музыканту, о чем свидетельствуют названия: "Туман" - "In a mist" Бикса Байдербека, "Желторотая тетеря" ("Oie bleue") - "Blue goose" Джонни Ходжа. Но замысел не был доведен до конца. В том же году один из почитателей Виана, издатель Жан Ружери, предложил ему издать еще один сборник стихов - "Кантилены в желе". Тираж составил двести экземпляров, из которых десять были "люксовыми". Весной 1950 драматургическая фортуна как будто повернулась к Виану лицом: пьеса, которую он написал в 1947 году, "Живодерня для всех", была принята труппой "Мирмидон" во главе с режиссером Андре Рейбазом. Не все, правда, складывалось так, как хотелось Борису: текст пришлось несколько раз переделывать и сильно сократить. Критики высказывались весьма сдержанно. Актеры, которым Борис предлагал сыграть в пьесе, под разными предлогами отказывались. А когда пьеса была наконец поставлена, спектакль вышел слишком коротким, и Борису предложили его дополнить. Так родилась "Распоследняя профессия", короткий антиклерикальный фарс. В этот период Виана очень поддерживал Жан Кокто. "Дорогой Борис, - писал он, - я по-прежнему с тобой. Знай это и делай что посчитаешь нужным. Я еще больше люблю тебя за твою пьесу". После премьеры "Живодерни" он написал статью "Приветствие Борису Виану", которую опубликовал в журнале "Опера". "Этот словесный балет, - писал он, - отличается изысканной, легкой, весомой дерзостью, столь схожей с виановскими синкопными ритмами, которые являются его неотъемлемой привилегией. (...) Где в пьесе взрыв бомбы - там взрыв смеха, бомба разрывается смехом, и вместе с ней лопается почтение, какое питают обычно к катастрофам, - лопается, как мыльный пузырь". Премьера состоялась 11 апреля 1950 года. Виану было немного не до нее - в Париже опять гостил Дюк Эллингтон. Автор едва не опоздал к началу спектакля. Во время действия зал много смеялся, долго аплодировал. Реакция зрителей и устные отзывы присутствовавших критиков были единодушно восторженными. Борис и Андре Рейбаз готовились к триумфу. На следующий день появились три хвалебные статьи, отмечавшие серьезность темы и блестящее остроумие автора. Но эти три спасительные соломинки утонули в шквале отрицательных рецензий, убеждавших читателя, что пьеса Виана - не настоящий театр, а сам Виан - не драматург и не писатель. Серьезным людям трудно представить, что и дурачась можно создавать шедевры. Через месяц труппа вынуждена была поменять репертуар и взялась за постановку "Лысой певицы" Ионеско. А Виан, как всегда, заставил себя сосредоточиться на новых замыслах. В 1950 он много пишет для газеты "Дан ле Трен", которая публикует его рассказы "Пенсионер", "Испытание", "Звезда экрана", "Мыслитель", "Убийца"... Борис не в состоянии ответить отказом ни на одну просьбу, тексты рождаются молниеносно, за несколько ночных часов; голова всегда полна невероятных, искрометных идей. Это фантазия Виана породила такие музыкальные журналы, как "Джаз 47", "Джаз-Ньюс", "Сен-Синема-де-Пре", "Хаос", он пишет для них об Эллингтоне, о женщинах в джазе, о фестивалях, концертах, пластинках; продолжает сотрудничать с "Джаз-Хот", "Комба" и "Ла Газетт дю Джаз". В конце сороковых у Бориса появилось новое увлечение: автомобили. Он познакомился с Морисом Гурнелем, тоже заядлым "сен-жерменцем", который для собственного удовольствия держал гараж. Они подружились и долгие часы проводили, упоенно копаясь в моторах. Главным объектом их внимания был старый и капризный "БМВ", с которым Борис не знал ни минуты покоя. В 1950 Виан сменил его на еще более старую машину, в буквальном смысле произведение искусства: "бразьер" выпуска 1911 года. "Бразьер" будет почти так же знаменита, как ее хозяин. В этот период с Борисом остается все меньше старых друзей - их смущает разлад между супругами, необходимость выбирать между ними. Неудачи обостряют чувство трагического, до неузнаваемости меняют характер Бориса, периоды апатии и бессилия чередуются у него с приступами ярости - реакция на безысходность конфликта, так как разводиться с Мишель Борис не хочет. В это время произошло событие, которому никто сначала не придал значения. На коктейле у Галлимара (невзирая на литературные провалы, Виан продолжает поддерживать с издателем видимость дружеских отношений) Борис встретил Урсулу Кюблер. |