Сокращенный вариант биографического очерка Марии Аннинской "Человек, "который опередил время", и его эпоха", опубликованного в книге:
Борис Виан, "Полдник генералов", Харьков, изд-во "Фолио", 1998.
|
10 марта 1920 года в городке Виль-д'Авре, что между Парижем и Версалем, родился мальчик, получивший
странное для француза имя: Борис Виан. Родители его жили в красивом особняке на Версальской улице. Мальчик был вторым ребенком: брату
Лелио шел тогда второй год. Родители на этом не остановились и произвели на свет еще двух младенцев: Алена - через год и Нинон - через
четыре. Выросшая семья переселилась на виллу с поэтическим названием "Ле Фоветт". Вилла до сих пор стоит на улице Прадье. Отец Бориса, Поль Виан, жил на доход с капитала и профессии никакой не имел. Был он человеком образованным и одаренным; знал несколько языков, переводил, писал стихи. Это был мастер на все руки: в юности ради любопытства лил бронзу; любил спорт; пятнадцати лет водил машину и даже имел собственный самолет. От отца Борис унаследовал изысканный вкус, жажду знаний и страсть мастерить руками. Мать Бориса, Ивонна Вольдемар-Равене, прозванная детьми "матушка Пуш", была восемью годами старше своего мужа. Происходила она из богатой эльзасской семьи, владевшей нефтяными скважинами в Баку и несколькими промышленными предприятиями во Франции. Великолепная пианистка и арфистка, страстная любительница классической музыки и оперного искусства, Ивонна по настоянию родителей отказалась от артистической карьеры. Зато ей удалось передать свое увлечение детям: трое из них стали музыкантами. По желанию матери детям дали музыкально-поэтические имена, а Борис так и вовсе был назван в честь "Бориса Годунова" - любимой оперы матушки Пуш. Но поскольку полвека назад этот факт был известен немногим, имя Бориса Виана сопрягалось с легендой о русском происхождении (тут еще помогал "армянский" суффикс фамилии, которая в действительности имеет итальянское происхождение). Легенда, подкрепленная шутливой песенкой Виана о "славянской душе", благополучно дожила до наших дней, перекочевала в Россию и весьма помогла выходу в свет первого сборника писателя на русском языке (1983 год); легенда эта, случается, еще и сейчас вводит людей в заблуждение. С 1921 года семья жила на двухэтажной вилле. Чтобы дети не соприкасались с внешним миром, учителя и парикмахер приходили на дом. Кроме того, в доме было еще одно важное лицо, почти член семьи, участвовавший в домашних концертах и привлекавший восхищенное внимание детей: итальянец Пиппо Баррицоне, или попросту "Ла Пип" - трубка. В прошлом солдат Иностранного легиона, Пиппо был у Вианов и садовником, и метрдотелем, и специалистом по разделке мяса, и певцом, и неутомимым рассказчиком, пересыпавшим речь забавными словечками, которые Борис впоследствии вложит в уста одного из героев "Осени в Пекине". Временами семья выезжала на море: в Нормандии ей принадлежал дом с пляжем и экзотическим садом. Позже дом в Ландемер и сад с тропическими растениями воскреснут в романе "Сердцедер". В Виль-д'Авре соседями Вианов была семья Жана Ростана, крупного французского биолога и сына драматурга Эдмона Ростана. С Ростанами Вианов связывали давние отношения: в XIX веке дед Бориса, бронзовых дел мастер, отливал Эдмону Ростану решетки для сада. В 1929 праздник кончился: разразился промышленный кризис, Поль Виан разорился. Особняк пришлось сдать. Первыми арендаторами стали Менухины. Отношения между семьями сложились хорошие; юный Иегуди частенько захаживал поиграть с Борисом в шахматы. Вианы же перебрались в дом привратника. О том, чтобы продать имение, родители не хотели и слышать: слишком дорожили сложившимися традициями. Но дальнейшая судьба виллы сложится совсем печально: в 1935 ее сдадут новым арендаторам - южноамериканскому арендатору с большим семейством. В результате от всей мебели сохранится лишь пара старых кресел. В 1944, после смерти Виана-отца, имение пойдет с молотка за бесценок. Учился Борис легко - сначала в лицее в Севре, затем в Версале и наконец в Париже. В пятнадцать лет получил степень бакалавра по латыни и греческому, в семнадцать - по философии и математике. Из живых языков знал английский и немецкий. В доме Вианов была огромная библиотека, и Борис довольно быстро пристрастился к книгам. Этому интересу способствовали и литературные наклонности взрослых. Но сам Борис в те годы о литературной карьере и не помышлял, книги были для него лишь развлечением. А так как времена менялись и нужно было выбрать профессию, он выбрал профессию инженера. Армия Борису не грозила из-за больного сердца: в два года он перенес сильнейшую ангину, осложнившуюся ревматизмом, а перенесенный в пятнадцать лет брюшной тиф обострил болезнь сердца и привел к аортальной недостаточности. Друзей у Бориса и его братьев было великое множество. Они составляли обособленный, закрытый мир, имевший свои традиции, законы, кодекс чести и прозвища. За Борисом закрепилось прозвище Бизон, "Бизон Рави" (восторженный бизон) - анаграмма Бориса Виана - станет одним из псевдонимов писателя. Матушка Пуш стремилась привить детям любовь к классической музыке и регулярно устраивала домашние концерты. Но они дали неожиданный результат: Борис возненавидел Моцарта; зато все дети выказали неодолимую тягу к джазу. В 1937 г. Борис стал членом Hot-Club de France, почетным президентом которого был Луи Армстронг. В "Ле Фоветт" образовался домашний оркестр: Лелио играл на гитаре и аккордеоне, Ален - на аккордеоне и ударных, Борис освоил трубу, и, хотя при сердечной недостаточности такой род занятий строго противопоказан, родители смирились с выбором сына. Джазу мальчики учились самостоятельно, слушая редкие радиопередачи и позаимствованные у знакомых пластинки. Самодеятельный оркестр Вианов часто играл в Сен-Клу и в Севре, но чаще всего в просторной бальной зале "Ле Фоветт". В 1939 году у Бориса появилась невеста по имени Монетт. Борис уже поступил в Центральную школу и заработал право на первое самостоятельное путешествие. Он отправился отдыхать в Вандею со своим другом Зизи (Роже Спинар), тоже новоиспеченным студентом "Эколь сантраль". Монетт отдыхала неподалеку, но ни Поль Виан, ни матушка Пуш ни о чем не догадывались. Это был первый глоток свободы в жизни Бориса. Начало Мировой войны не изменило уклад жизни Вианов. Мало интересуясь ходом военных действий и политикой, они лишь переживали за своих близких. Поль Виан придерживался антимилитаристских взглядов; Борис предвидел скорое поражение французской армии, хотя не понимал еще, чем оно грозит. В ноябре 1939 он начал свой первый учебный год в Центральной школе, которая с началом войны переехала из Парижа в Ангулем. Старший его брат Лелио к тому времени уже проходил военную подготовку. К весне обстановка в стране изменилась. Захватив Фландрию, немцы шли на Францию. Бельгия капитулировала, французская армия была разбита. В мае Париж наводнили беженцы. "Эколь сантраль" закрылась, не дотянув до конца учебного года. Родные Бориса тоже вынуждены были бросить дом; предупредив его, они погрузились в машину и через Ангулем отправились в Капбретон, курортный городок на берегу Бискайского залива. А 14 июня немцы вступили в Париж. На берегу моря в это время царил покой. Все семейство Вианов снимало в Капбретоне виллу. Ален вскоре познакомил Бориса со своими новыми друзьями, братом и сестрой Леглиз. Клоду суждено было стать другом Бориса, а Мишель - его женой. Клод и Мишель жили в Капбретоне одни. У них недавно утонул в море младший брат; похоронив ребенка, мать оставила старших и уехала на юго-запад Франции вслед за мужем. Мишель в то лето исполнилось двадцать, все находили ее очаровательной. Первым за ней стал ухаживать Ален, он катал ее на лодке и приглашал на джаз-вечеринки, которые по традиции устраивали Вианы. Вместе с Леглизами в компании появился еще один человек, их троюродный брат Жак Лустало, будущий друг Бориса. Он получил прозвище Майор и под этим именем вошел в произведения Виана. Это был эксцентричный юноша, склонный к шокирующим выходкам, очень эрудированный; он был также великолепным танцором и большим любителем джаза. На мир он смотрел единственным (левым) глазом, поскольку правый потерял в десятилетнем возрасте: произошел несчастный случай, разорвалась гильза, но Лустало распространял легенду о раннем отвращении к жизни и попытке самоубийства. Со своим стеклянным глазом Майор любил проделывать всякие фокусы: глотал его, бросал в рюмку с анисовым ликером (несмотря на юный возраст, Лустало много пил), терял, находил, предъявлял в качестве пропуска... Еще Майор любил гулять по крышам, выбрасывать в окно ковры, чтобы расшевелить скучающих друзей, или, швырнув с балкона телефонный аппарат, спуститься по проводу на улицу. С вечеринок он редко уходил через дверь - обычно выпрыгивал в окно. Один такой уход станет для него роковым - это случится 7 января 1948 года. Никто так и не узнает, был ли это несчастный случай или самоубийство. Майору будет всего двадцать три года. В августе 1940 Вианы вернулись домой. Уже было подписано перемирие с Германией, повсюду хозяйничали немцы, подавленная Франция и не думала давать отпор. Впрочем, власть оккупантов ощущалась лишь в Париже, а в Сен-Клу и Виль-д'Авре немцев почти не было. "Эколь сантраль" вернулась в Париж, и Борис готовился к новому учебному году. Остаток лета Мишель провела в Капбретоне, они с Аленом писали друг другу письма. В сентябре она уже в Париже и приглашена на традиционную "свинг-ти" в "Ле Фоветт". (В сороковые годы французская молодежь все больше поддается американскому влиянию, и вечеринки уже именуются на американский манер.) С этого "свинг-ти" и начинается романтическая история Мишель и Бориса, а ветреный Ален, утратив интерес к чересчур серьезной девушке, уступает место брату. Следует вежливое выяснение отношений между новой возлюбленной Бориса и его прежней невестой, затем бурное объяснение между Борисом и Монетт, после чего та, хлопнув дверью, навсегда покидает улицу Прадье. А роман Бориса становится для всех секретом Полишинеля, о котором из деликатности никто не говорит вслух. Матушке Пуш Мишель не понравилась, и между ними раз и навсегда установились натянутые, чуть смягченные юмором отношения. Мишель Леглиз происходила из семьи, совсем не похожей на семейство Вианов. Родители ее в молодости были педагогами, что наложило неизгладимый отпечаток на стиль воспитания и отношений между близкими. С детьми были предельно строги, каждый их шаг контролировали, нередко на них кричали. Чтобы оградить себя от родительского давления, Мишель много читала; как и Борис, к двенадцати годам она проштудировала всю мировую классику. Она великолепно знала английский, немецкий и немного итальянский: благодаря связям отца она побывала в Англии, Германии и Италии. В феврале 1941 один из поклонников Мишель сделал ей предложение; это был студент из Гренобля, сын богатых и достойных родителей. Мишель ему отказала. Разразился семейный скандал, и мать пригрозила сослать ее в Бордо к теткам, если она немедленно не выйдет замуж - если не за этого юношу, так хотя бы за нового друга из "Эколь сантраль". Мишель пожаловалась Борису, и тот ответил: "Ну что ж, в таком случае поженимся!" 12 июня 1941 состоялась помолвка, а 5 июля - свадьба с гражданской и церковной церемониями. Биографы отмечают, что невеста опоздала к венцу, так как долго не могла приклеить накладные ресницы, зато ногти на руках и ногах она ухитрилась покрасить в белый цвет, что было с восторгом воспринято молодежью. А месяц спустя молодая чета уже ждала потомства. В августе 1941 гестапо арестовало Пьера Леглиза, отца Мишель. Возмущенный пронацистской политикой Петена, он передал в Лондон секретные данные французской авиации. От смерти Леглиза спас старый немецкий друг, убедивший гестапо, что такой крупный специалист в области авиации нужен Германии живым. Пьера Леглиза отправили в Берлин, жена последовала за ним, оставив сыну, Мишель и Борису большую квартиру на улице Фобур-Пуассонньер. Но там было холодно, вокруг сновали немцы, и молодые предпочитали жить в Виль-д'Авре. Жизнь с родителями была по-своему трудна. К тому же настали голодные времена, матушке Пуш приходилось самой ходить за покупками, выстаивать длинные очереди у пустых магазинов; за столом она доедала за свомим детьми, не решаясь взять лишний кусок и жалуясь на отсутствие аппетита. Все это злило Бориса и усугубляло взаимное недовольство. Времена были трудные, но молодежь не желала мириться с мрачной реальностью, она веселилась еще бесшабашней, чем прежде. Вечеринки в бальной зале следовали одна за другой, по две в неделю. Эти отчаянные, уже не столь целомудренные увеселения с изысканным юмором описаны Вианом в романе "Сколопендр и планктон". Медленные танцы были вытеснены современными ритмами, и партнеры демонстрировали чудеса быстроты и акробатики. Сам Борис не пил и не танцевал на этих праздниках; в избранном обществе друзей он слыл непревзойденным организатором. Бальная зала в "Ле Фоветт" стала весьма популярна в округе. Традиционные вечеринки, куда Борис и Мишель являлись с маленьким сыном под мышкой (Патрик Виан родился 12 апреля 1942), не были единственным развлечением. Они много читали, очень любили американскую литературу, шумными компаниями ходили в кино. В июле 1942 Борис с облегчением закончил Центральную инженерную школу и нашел себе скучную, но сносно оплачиваемую работу в "Ассоциации по нормализации" (AFNOR), которая занималась совершенствованием и стандартизацией формы всевозможных бытовых предметов. Для начала Борису предложили установить оптимальную форму для стеклянной бутылки. Главным достоинством этой работы было то, что она оставляла время и силы для других занятий. Главной страстью Бориса оставался джаз. После вступления в Hot-Club de France он не переставал играть в оркестре. В марте сорок второго благодаря Алену Борис познакомился с Клодом Абади, тоже заядлым джазистом. Абади играл на кларнете и успел сколотить собственный оркестр, который в 1942 завоевал Кубок Hot-Club de France на конкурсе джазистов-любителей. Вскоре оркестр Клода Абади в новом составе: Борис (труба), Ален (ударные), Лелио (гитара) - всего шесть человек - стал играть по вечерам в парижских барах и кафе. В 1943, чтобы порадовать хворающую Мишель, оркестр некоторое время называли Абади-Виан. К тому времени он уже был весьма популярен. Но, несмотря на свой весьма высокий профессиональный уровень, музыканты не желали иметь нечего общего с профессионалами. Они не носили традиционных белых пиджаков, предпочитая выступать в темно-синих костюмах, что давало им возможность в перерывах сойти со сцены, поесть и потанцевать, не привлекая внимания. Они играли в свое удовольствие и только то, что сами хотели, никогда - на заказ. Естественно, что это не всегда нравилось владельцам заведений, порой случались скандалы. Однажды, к примеру, хозяин отказался платить, сославшись на малое число клиентов. В отместку джазисты унесли с собой несколько клавиш от рояля. Оркестр Абади-Виан играл в новоорлеанском стиле. Это был свинг, стиль Дюка Эллингтона, забытый после 35-го года: ритм сердца, который "будит чувства, разум, не знаю что... воспоминания, ассоциации..." - так писал Виан в "Джазовых хрониках". Сам Борис, играя на трубе, подражал всеми забытому Биксу Байдербеку. Этот американский джазист, живший с 1903 по 1931, играл на кларнете и был единственным из белых музыкантов, кто по уровню мастерства не уступал великим чернокожим. Бикс Байдербек, в свою очередь, был последователем Луи Армстронга. Играл он краешком рта, в нежном, лирическом стиле. Борис тоже играл на трубе краешком рта, твердо стоя на расставленных ногах. "В истории джаза мало было трубачей, которые играли бы так же: не копируя у Бикса, а вдохновляясь его примером. Борис перенял у Бикса сладострастный, романтический, цветистый стиль, сильно отличавшийся от жесткого стиля трубачей новой эпохи, и охотно играл его репертуар. Старые пластинки Бикса на 78 оборотов, которые в сороковые годы слушали на патефонах-развалюхах, нещадно шипели, но от них веяло старинным очарованием, к которому Борис был очень восприимчив. А когда Виан сам начинал играть, это было настоящее продолжение Бикса, очень "свинговое", что, собственно, и являлось главным достоинством..." Так отзывался об игре Виана его друг Клод Леон. С Леоном Борис познакомился через Клода Абади, который пригласил этого музыканта-любителя, игравшего на улице Клиши, в оркестр. В начале войны еврей Клод Леон попал в концлагерь. Как он выбрался оттуда - история умалчивает, во всяком случае, он вернулся в Париж, участвовал в Сопротивлении, работал в химической лаборатории Сорбонны, там он делал взрывчатку. В оркестр Клода Абади Леон смог вернуться только в 1944, после Освобождения. Тогда он и познакомился с Вианом. На превой же репетиции Борис попросил Клода Леона, сидевшего на ударных, играть погромче. Леон изумился - обычно ударников просят стучать потише. Между музыкантами быстро возникла симпатия, переросшая в дружбу. Они во многом были схожи: оба талантливые "технари" (Леон - блестящий химик, Виан - находчивый инженер, на счету которого несколько запатентованных изобретений), оба - фанатики джаза. Оказалось, что и живут оба по соседству, и любят одних и тех же писателей... Вот только о своих левых взглядах и Сопротивлении Клод предпочитал молчать, а Борис ничего не говорил о своей аполитичности. За Клодом Леоном закрепилось прозвище Доди (или Додди), под которым он вскоре вошел в новеллы Бориса Виана. |