|
К этому же периоду относится и первый киноопыт Виана: вместе с ансамблем Клода Абади его пригласили
сниматься в эпизоде фильма "Мадам и ее любовник" режиссера Жана Маргена. Впечатления от этих дней отразились позже в новелле
"Статист". Но все же главным занятием для Виана был в то время, пожалуй, джаз. Нельзя настаивать на подобного рода утверждениях, даже опираясь на биографов, ибо есть вещи, которые человек и сам про себя не знает наверняка. Виан был натурой скрытной и противоречивой, то, что про него рассказывают одни, порой опровергается заверениями других. Итак, главным в то время был, вероятно, джаз - и Сен-Жермен-де-Пре. Об этом квартале и его достопримечательностях к 1950-му Борис напишет книгу. Путеводитель по Сен-Жермен-де-Пре ему закажут в 1949; за неделю книга будет написана, до 1950 Виан будет переделывать и дополнять ее, но "Учебник по Сен-Жермен-де-Пре" так и не выйдет в свет при жизни автора; более того, рукопись и гранки будут утеряны. Через много лет после смерти писателя текст "Учебника" наконец отыщется, главный биограф Виана Ноэль Арно дополнит его фотографиями, и в 1974 году издательство Шен выпустит книгу. Сен-Жермен-де-Пре - бывшее предместье, а ныне один из центральных кварталов Парижа, расположенный на левом берегу Сены. С севера он ограничен набережными, с востока - улицей Дофин. Южные и западные границы условно можно обозначить улицей Сен-Пер и бульваром Сен-Жермен. В тридцатые годы нашего века в этот уютный и живописный квартал перемещается культурная и артистическая жизнь Парижа, до того сосредоточенная на Мрнмартре, а затем на Елисейских Полях и Монпарнасе. Это перемещение отчасти объяснялось тем, что здесь расположились книжные магазины, переплетные мастерские и солидные книжные издательства: "Грассе", "Сток", "Фламмарион", "НРФ", "Галлимар" и другие. История Сен-Жермен-де-Пре тесно связана с историей многочисленных баров и кафе. Почти все хозяева сен-жерменских заведений - явление совершенно уникальное. В военные годы они спасли от голода многих писателей, журналистов, художников. Культурная жизнь Парижа, возможно, заглохла бы без их поддержки. В оккупированном городе рядом с пустыми магазинами всегда были гостеприимно распахнуты двери кафе, и хозяева за минимальную плату, а то и вовсе даром кормили чем могли своих подопечных. Плата по счетам откладывалась до лучших времен, когда клиенты прославятся и разбогатеют. Зато владельцы заведений охотно собирали на бумажных скатертях автографы и рисунки будущих знаменитостей. Кафе "Липп" появилось на площади Сен-Жермен-де-Пре в 1871 году, когда эльзасец по имени Липпман открыл пивную, которую никто не называл иначе, как "у Липпмана" или "у Липпа". После Первой мировой название утвердилось окончательно, хотя владелец сменился. Здесь часто обедали Андре Жид, известный актер Луи Жуве, издатель Гастон Галлимар и многие другие. Напротив "Липпа", на другой стороне площади, находится кафе "Дё Маго". С самого начала своего существования (с конца XIX века) кафе слыло сугубо литературным, что позволяло хозяевам без стеснения поднимать цены и поддерживать во всем, включая внешний вид посетителей, утонченную элегантность. Здесь во время приездов в Париж любил проводить время Джеймс Джойс, здесь были завсегдатаями Андре Бретон, Поль Валери, Жан Жироду. "Король абсурда" Альфред Жарри стрелял здесь в потолок. В 1933 была учреждена литературная премия "Дё Маго", которую вручили Рэймону Кено. Третье кафе, "Флора", появилось в середине XIX века, во времена Второй Империи. В начале XX века кафе стало популярным местом литературных встреч, хотя и не было отмечено изысканным вкусом "Дё Маго". Тем не менее именно во "Флоре" в 1912 году Гийом Аполлинер основал журнал "Парижские вечера". Здесь любили бывать Поль Бурже, Жорж Батай, опять-таки Бретон, Валери, Джойс, а также Кено, Жан Жене и многие другие французские и европейские писатели. Перед Второй мировой войной "Флора" привлекала внимание благодаря Жаку Преверу и его "банде", то есть группе "Октябрь", утвердившей в театре и кино поэтический реализм. *) Сюда начали захаживать не только литераторы, но и художники, сценаристы, актеры (театр "Вье Коломбье" находился по соседству). На рубеже 30-40-х годов, когда стихли шумные сходки группы "Октябрь", хозяином "Флоры" стал Поль Бубал, в будущем преданный друг своих клиентов. Поначалу его смущала строгая сосредоточенность завсегдатаев, приходивших в кафе работать и порой проводивших за столиком целый день. Вскоре он привык к этому и стал проявлять к своим постоянным клиентам поистине отеческую заботу: вечно бедные представители творческой интеллигенции могли поесть и выпить в кредит, а холодной зимой 1942 года хозяин специально поставил в зале печку. В военные и послевоенные годы многие не имели крыши над головой, ночевали в гостиницах или ютились по углам; кафе было единственным местом, где можно было перекусить, согреться и пообщаться с товарищами. Жан-Поль Сартр появился во "Флоре" зимой 1942 года. С ним была молодая учительница, Симона де Бовуар. Они устроились за разные столики в глубине зала, разложили бумаги и обосновались как дома. Приходили они каждый день, всегда утром, съедали что-нибудь на завтрак и работали до обеда. Потом уходили пообедать, оставив свои вещи; через некоторое время возвращались, чтобы просидеть до вечера, когда в кафе начиналось оживление. Вскоре во "Флору" к Сартру стали приходить ученики, начали звонить по телефону. Постепенно "Флора" стала центром экзистенциализма, и Сартр, спасаясь от почитателей и репортеров, нашел другое прибежище. В этот мир в 1946 году и ввел Виана Жан-Поль Сартр. Вскоре Борис воцарится там как "Принц Сен-Жермен-де-Пре". Принц джаза, самой популярной музыки тех лет. Но произойдет этой чуть позже, в сорок седьмом, с обнаружением и открытием в Сен-Жермен-де-Пре подвалов и погребков. А летом сорок шестого произошло другое важное событие: родился Вернон Салливен. Среди новых друзей Бориса было два брата: Жорж и Жан д'Аллюэн. Оба, разумеется, страстно любили джаз, играли сами - конечно, в новоорлеанском стиле. Жорж (он же Зозо), талантливый контрабасист, мечтал играть в оркестре Абади. А Жану не терпелось завести собственное издательство. Хотя пока что все его начинания заканчивались неудачно. У издательства уже было название: "Скорпион", не хватало только захватывающего американского романа. Париж в то время жаждал американских переводных романов "черной серии", а пальма первенства в этой области принадлежала Галлимару. Настоящие американские романы взять было неоткуда, и Жан решил обратиться за помощью к Борису. Как-то в июле он разыскал его на Елисейских Полях в очереди перед кинотеатром и рассказал о своих бедах. Кто, как не Борис, который все на свете читал и блестяще знал американскую литературу, мог найти и перевести подходящий роман? После десятиминутного разговора судьба еще не существующего издательства была решена: Борис сам напишет американский роман, да такой, какого никто никогда не читал. Мишель авантюра пришлась по вкусу, тем более что семья едва сводила концы с концами. Август Борис, Мишель и Патрик собирались провести в Вандее. С ними поехали отдыхать Зозо и кларнетист Мишель Ревельотти, приятель Мишель. На море Патрик сразу заболел коклюшем, и взрослые по очереди дежурили у его постели. Сидя ночью у кровати сына, Борис писал роман, который он решил назвать "Я приду сплясать на ваших могилах". Через неделю Патрику стало хуже, и Ревельотти повез его с Мишель в Париж, а Борис остался писать книгу. Имена Борис заимствовал из нашумевших романов, географические названия выдумывал. Две недели спустя роман-шутка, роман-пародия был готов. Всеобщий восторг был Борису наградой, оставалось придумать автора. При участии ближайших друзей новоиспеченному американцу выбрали имя Вернон - в честь Поля Вернона, музыканта из ансамбля Клода Абади, - и фамилию Салливен, в память о Джо Салливене, знаменитом джазовом пианисте. Мишель предложила поменять название, и Борис утвердил окончательнный вариант: "Я приду плюнуть на ваши могилы". Согласно легенде, Салливен был начинающим писателем, "белым" негром, то есть "перешедшим черту", не сохранившим видимых признаков негритянской крови; на родине ему грозили жестокие расовые законы; роман можно было издать только за границей и под псевдонимом. Как переводчик и специалист по американской литературе, Борис даже проанализировал в предисловии литературные корни американского прозаика, "уловив" влияние Генри Миллера, Джеймса Каина, Фолкнера и Колдуэлла. С издательством "Скорпион" был заключен официальный договор, по которому Борис Виан, будущий переводчик всех будущих произведений вышеупомянутого писателя, являлся также его полномочным представителем во Франции. К моменту выхода романа атмосфера в книгоиздательстве была уже накалена. Именно на это и рассчитывали Виан и "Скорпион", готовя свою бомбу. Два издателя, Галлимар и Робер Деноэль, обладали правами на две скандальные рукописи Генри Миллера, "Черную весну" и "Тропик Рака". Запустить обе книги одновременно им не удалось, так как в конце сорок пятого Деноэля застрелили. Ситуация с двумя романами осложнилась еще и тем, что у мориса Жиродиа, основателя издательства "Шен", оказались права на "Тропик Козерога", и он опубликовал его, усилив и без того растущее недовольство официальной общественности, которая в те десятилетия очень пеклась о моральном облике французского гражданина. Против трех книг Миллера выступала организация с пугающим названием: "Картель социального и морального действия"; во главе стоял протестант Даниэль Паркер. Шуму вокруг романов было много, Миллер раскупался на ура. А тут вдруг появляется еще один непристойный и жестокий роман, написанный каким-то нелегальным американцем! Пресса негодовала. Борис и Жан д'Аллюэн ликовали - лучшей рекламы и не придумаешь. Очень скоро журналисты и критики стали догадываться, что Виан никакой не переводчик, а автор книги, и речь идет о наглой мистификации. Кое-кто додумался сравнить диалоги "американского" романа с "Хрониками лжеца" и "Сколопендром", который к тому времени уже вышел, не вызвав, правда, особого интереса. Сам Борис увиливал от прямых ответов, что тоже наводило на подозрения. Сартр не верил в подлог и хвалил роман за блестящую картину противоречий амкериканского общества. Жан Ростан огорчился, что его юный друг мог сам написать такую грубую и неприличную вещь. Галлимар не скрывал удовлетворения по поводу так выросшей популярности открытого им молодого автора. Кено был заинтригован и все допытывался, правда ли то, о чем пишут в газетах. А газеты писали, что скорее всего этот про-сартровский экзистенциалистский писатель, этот джазист из пресловутого Сен-Жермен-де-Пре, этот специалист по бумаге и картону совсем не переводчик, а настоящий автор скандальной книжонки. Виан должен был как-то реагировать, и он отшучивался: "Я не могу доказать, что Салливен существует, как вы не можете доказать, что его нет. Вы вольны верить во что хотите". В феврале сорок седьмого "Картель" Даниэля Паркера подал в суд на автора "Я приду плюнуть на ваши могилы", обвинив его в нанесении ущерба общественной нравственности и нарушении закона о семье и браке. Но если у Генри Миллера было в Париже общество друзей, которое встало на его защиту, то Борис и Скорпион (утвердившееся прозвище Жана д'Аллюэна) вынуждены были сражаться в одиночку. Пытаясь убедить читателей в реальности существования Вернона Салливена, в феврале сорок седьмого Виан берется за новый роман, снова о белокожих неграх - "Мертвые все одного цвета". Главного героя он назвал именем своего официального обвинителя - Дэн Паркер. Добавив к роману новеллу "Собаки, желание, смерть", Борис отдает рукопись Скорпиону, который в том же году издал книгу. Более того, с помощью одного из друзей, американца Мильтона Розенталя, Виан перевел первый роман Салливена на английский язык. Перевод был опубликован Скорпионом в 1948 в качестве американского оригинала. Но покоя с тех пор Виан уже не знал никогда: скандальная слава нависла над ним как проклятие и сопровождала его до конца дней. Имя Виана стало одиозным. А 29 апреля 1947 к убийствам, совершенным в романе, добавилось реальное убийство. В одной гостинице мужчина задушил свою любовницу и скрылся, чтобы в одиночестве покончить с собой. На кровати рядом с телом жертвы он оставил первый роман Салливена, раскрытый как раз на сцене аналогичного убийства. Парижане забыли про Миллера и кинулись покупать ужасную книгу, толкающую людей на преступления. "Картель" Паркера возобновил обвинения, сумев привлечь на свою сторону ассоциацию ветеранов войны четырнадцатого года. Все стрелы летели в Бориса, и сколько бы он ни отпирался, никто не верил в Салливена, даже его адвокат. Не помогла и написанная Вианом статья "Я не убийца", в которой он доказывает, что всякий писатель имеет право на вымысел и вообще сосредоточен больше на своих переживаниях, чем на реальной действительности, а посему не может отвечать за реакцию читателей. В августе сорок седьмого вышел новый закон о семье и браке, и Виан с Миллером попали под амнистию. Но романы Салливена продолжали раскупаться, и Скорпион печатал новый тираж. В 1948 Паркер опять подал в суд. Ничего неожиданного в этом не было, так как Виан как раз написал трехактную пьесу "Я приду плюнуть на ваши могилы", не пожелав воспользоваться маской Салливена. Пьеса была заказана режиссером Паскуали и поставлена в театре "Верлен" в апреле 1948. Она несколько разочаровала жаждавших эротики зрителей: все акценты были смещены в сторону тяжелого положения негров в Америке, имена героев изменены. Тем не менее ярлык "порнографии" так прочно прилип к названию, что в афишах название пьесы было стыдливо опущено. Устав бороться, Борис в конце концов сознался, что автор скандальной книги - он сам. Сначала он обронил это при ком-то из чересчур дотошных знакомых, потом официально заявил в суде в ноябре 1948. Теперь ему грозили два года лишения свободы, штраф в 300 тысяч франков и окончательное запрещение книги. Дело было передано другому адвокату, весьма талантливому, который сумел свести наказание к уплате штрафа в 100 тысяч. Но призошло это уже в мае 1950. Вообще же дурная слава Салливена, подкрепленная его новыми произведениями, не давала Виану покоя до пятьдесят третьего года, когда его вновь приговорили, на этот раз к двум неделям лишения свободы... с тем, чтобы тут же объявить об окончательном помиловании. После книги "Мертвые все одного цвета" Салливен написал еще два романа: в 1948 - "Уничтожим всех уродов" (самая талантливая вещь этого несуществующего автора, в которой он временами почти сливается с Вианом-писателем) и в 1950 - "Женщинам не понять". Книги были "переведены" Вианом и изданы Скорпионом. Но таким спросом, как первый роман, они не пользовались. К сожалению, Салливена и Виана начали путать и путают до сих пор. Лучше все-таки помнить, что Виан и Салливен - не одно и то же. Салливен - это прежде всего искусная имитация американского "черного" романа, нарочито вульгарная, лишенная немного странной и грустной виановской серьезности, его искристого юмора и изысканного вкуса. Расплатившись за озорную шутку годами преследований и нервного напряжения, Борис все же сумел поправить свои финансовые дела, ушел из Управления бумажной пормышленности и накупил подарков для близких. Он даже осуществил давнюю мечту: завел машину, старенький "БМВ", и с восторгом разъезжал по городу. За всей этой шумихой с Салливеном никто не заметил новый роман Виана, четвертый по счету, - "Осень в Пекине". Борис написал его в своем Управлении осенью сорок шестого всего за три месяца. Писал легко, играючи, зачитывал отдельные куски Клоду Леону, который подыскивал эпиграфы для глав. Ни об осени, ни о Пекине там, понятно, и речи нет: осень окружала Бориса, когда он писал роман, а "pekin" на арго означает "штатский". Каждый волен объяснять эти факты по-своему. Бесспорно одно: это самый сложный и глубокий роман Виана, не разгаданный современниками, показавшийся непонятным даже Кено. Это также самый "виановский" роман Виана. Галлимар отказался печатать его, хотя по договору издательство имело права на еще восемь произведений Виана после "Пены дней". Не долго думая Скорпион опубликовал роман у себя (1947). Но критика так и не снизошла до серьезного к нему отношения. Задетый за живое, Борис старался обходить молчанием этот пункт своей творческой биографии и взялся за написание пьесы, которую озаглавил "Живодерня для всех". Кроме того, в его записных книжках уже мелькает новый роман, условно обозначенный им "R-3", о деспотичной матери и трех ее несчастных сыновьях. Пьеса "Живодерня для всех" была закончена к апрелю сорок седьмого. Потом Борис несколько раз ее переделывал и сокращал: были упразднены четыре персонажа и 29 сцен из 57. После официального одобрения текста Жаком Лемаршаном и даже Жаном Поленом Галлимар издал пьесу в "Тетрадях Плеяды". Это было произведение в духе Альфреда Жарри: пьеса-насмешка, пьеса-провокация, "праздник неожиданностей", по выражению Аполлинера. Вплоть до 1950 Виан тщетно будет искать постановщика: после "шутки" с Салливеном никто не воспринимал его как серьезного автора. Если писательский путь Виана был увит терниями, то его артистическая судьба складывалась вполне благополучно. Большой специалист по части устройства вечеринок и намешивания коктейлей, талантливый музыкант, остроумный собеседник, Борис быстро занял почетное место в кругу новых друзей. А когда в Сен-Жермен-де-Пре обнаружили и обжили винные погреба, в которых немедленно обосновались музыкальные клубы, Виан стал звездой этого "подпольного" мира, а Сен-Жермен-де-Пре - самым популярным кварталом Парижа. *) Группа "Октябрь", созданная Превером, существовала с 1933 по 1936 год, ставила скетчи и спектакли на острые политические и комические сюжеты, участвовала в забастовках и митингах, пользовалась поддержкой Федерации рабочего театра Франции. В 1933 участвовала в московской Олимпиаде рабочих театров, где заняла первое место. Постепенно группа отошла от театра в область кинематографа. Наиболее выразительным образцом их творчества считается фильм Жана Ренуара "Преступление г-на Ланжа" (1935). Назад |